Водка и Наполеон

Несколько дней назад на почту Национального музея Русской Водки пришло письмо от авторитетной международной организации «GOURMAND WORLD COOKBOOK», которая отслеживает по всему миру выпуск книг по истории кулинарии и виноделия. В письме сообщается, что книга «Водка и Наполеон», выпущенная издательским отделом музея, признана лучшей в России за 2008 год в номинации «Книги об истории напитков» и на правах номинанта представлена в общемировой конкурсной программе среди 24 000 книг, выпущенных на всех континентах на эту тему за уходящий год.

Представляем посетителям нашего сайта возможность ознакомиться с отрывками из лучшей книги России по теме алкогольных напитков.

В 1912 году, в год 100−летия Бородинской битвы, Россия полюбила Наполеона. Страну наводнили сувениры с изображением французского императора. Изделия с маркировкой «1812−1912» и по сей день удивляют современных коллекционеров: Наполеон на чашках, Наполеон на тарелках (глубоких и мелких), Наполеон на календарях и в книгах, Наполеон на головных платках и кружках, Наполеон на сервизах и настенных коврах, Наполеон на фантиках, этикетках, почтовых открытках, кофейных и конфетных коробках, на банках. Наполеон из меди и простого гипса, Наполеон во весь рост и сидящий на барабане, Наполеон в санях и он же верхом.

Вершиной «наполеоники» 1912 года стала продукция Товарищества «Синюшин и Смородинов» — водка «Горькая Наполеонова слезка» с портретом императора на бутылке. И если кружки, платки, коробки и банки еще как-то можно объяснить, то выпуск водки с портретом Наполеона – факт уникальный. Русский человек не должен был покупать эту водку, ни под каким видом. Но – покупал. Более того, она стала главным застольным напитком на торжествах 1912 года.

Товарищество «Синюшин и Смородинов» располагалось в Москве, по адресу: Хамовническая часть, Смоленская-Сенная площадь, дом 65. История фирмы начинается в 1863 году, когда было создано «Высочайше утвержденное Товарищество парового водочного и ликерного завода, складов русских виноградных вин и коньяка Синюшин, Смородинов и К?». Располагалось предприятие, на котором работали 50 человек, в Москве, в «Хамовнической части на Смоленской-Сенной площади, в доме 65». Номер телефона фирмы — 61−11 — говорит о ее состоятельности, т.к. телефоны в то время были не всем по карману. Глава фирмы Григорий Семенович Синюшин был купцом 1 гильдии, пользовался уважением в купеческой среде, слыл человеком в делах честным. Судя по опросному листку Комиссии по устройству Всероссийской художественно-промышленной выставки 1881 года, он был самородком, т.к. «ни в каком учебном заведении не обучался и общего или технического образования не получил». Впрочем, в то время это было нормой. Бывший крепостной крестьянин, ставший крупнейшим винокуром и заводчиком П.А. Смирнов грамоты не знал, но стал «королем русской водки», Поставщиком Двора Его Императорского Величества Николая Романова. После смерти Г.С. Синюшина дело возглавил сын Матвей Григорьевич. Он был хорошим учеником своего отца. К примеру, на Всемирной выставке в Париже 1889 г., его изделия (водки, наливки, коньяки) получили высокую награду — Почетный диплом. В 1890 г. предприятие М.Г. Синюшина выпустило 12 500 ведер водки, наливок и ликеров на общую сумму в 62 500 рублей. Торговала фирма, судя по опросному листу «в  Москве и других губернских и уездных городах». Матвей Григорьевич четко улавливал рыночную конъюнктуру и его «Столовое вино Пушкинское», выпущенное в 1899 году в честь столетнего юбилея поэта, имело хороший сбыт, как и горькая водка «Российская». В начале ХХ века фирма Синюшина перешел на выпуск «натурального виноградного коньяка», и, преуспела в этом деле. Наряду с фирмами Шустовых, братьев Фроловых, Сараджишвили и Зимулина, она была его крупнейшим производителем.

Именно М.Г. Синюшин, знаток русского рынка крепкого алкоголя, удачливый и расчетливый бизнесмен, понимающий психологию потребителя, вкладывает немалые средства в водку, на этикетке которой красуется портрет французского императора, заклятого врага России Наполеона Бонапарта. Чем он руководствовался, принимая такое решение? Шел ли на заведомый скандал, эпатируя публику, в надежде на дешевую рекламу? Вряд ли. В те времена, когда заключались даже устные сделки на немалые деньги, а договора скреплялись зачастую не печатями, а простым рукопожатием, за дешевой рекламой было опасно гнаться. Был риск потерять то, что для русского купца было важнее денег – деловую репутацию. Так что, не об эпатаже речь. Но тогда – что? Расчет? Но на что?      

Казалось бы: русский человек в силу своего характера, норова, своего понимания жизни, никогда не станет пить свою, — русскую, — водку, с именем не просто отрицательного персонажа (водка «Распутин» в счет не идет, ее пили в эпоху советского дефицита «своей» водки), но ведь – иностранца и не просто иностранца, а ненавистного «Боуонапарте», погубившего сотни тысяч его, русского человека, соотечественников. А «Горькую Наполеонову слезку» он пил. Она стала модной и популярной даже не в среде высшего российского общества, которое всегда благосклонно относилось к Франции, предпочитая русской шипучке «Донская» дорогостоящие «Мадам Клико», «Мумм», «Луи Редерер», а коньяку Шустова — «Мартель и «Камю». Даже в годы наполеоновского нашествия русская знать общалась, как известно, на языке врага. Но водка «Наполеонова слезка» становится популярной в среде простых русских людей, крестьян, мастеровых, рабочих. Что это, как не явный протест против власть имущих? Или эхо революции 1905 года? Завуалированный вызов правительству «Николая Кровавого»?   

Осмыслением личности Наполеона русский человек был занят весь XIX век: «Тиран», «хищник», «бич народов» — таким его представлял юный Пушкин. «Дитя безвластия и крови» — поэт Жуковский. Однако, проходят годы и, — полная смена оценок деяний императора: «Угас великий человек!» — это Пушкин. «Угаснул император, дней новых Прометей» — Жуковский. «Кровавая комета» — так его, Наполеона, называли в 1812 году. «Жалкое, мелко-честолюбивое, узко-подловатое существо, не опирающееся ни на какие принципы, животно-сластолюбивое, грязненькое духовно настолько, что делание карьеры через брошенных за негодностью любовниц сильных мира сего нисколько не претит ему» — тогда же. «…Даже в зените своей славы он бывал настолько безпомощен, что обыкновенный насморк, как под Бородино, или сонливость, как под Ватерлоо, оказались способны изменить все его многосложные планы, нарушить правильность расчетов…». «…Кровавый тиран, способный для удовлетворения своего личного честолюбия самолюбия, жертвовать тысячами жизней себе подобных». «Многие дела Наполеона представляются малоосмысленными, … восторги, которые он будил в массах, — безумием». «…Казался безумным зверем среди здоровых людей».

А в 1912 году? «…Что в самом деле Наполеон Бонапарте? Гений? Полубог?». «…Александр Македонский, Аттила – вот предшественники Наполеона в человечестве… Их всех и создавали, и выдвигали человеческие массы, они же, эти массы, безропотно следовали за ними и совершали дела, непонятные для современников и оцениваемые по достоинству только историей, т.е. отдаленными от них поколениями их потомков».

«…Их направляла какая-то высшая, неведомая сила, и погибавшими, как только в них миновала для этой силы надобность». Что-то похожее было в 1814 году, когда Наполеон сбежал с Эльбы, куда был заточен решением монархов Европы. Как вела себя французская пресса, метроном общественного мнения? Наполеон покидает Эльбу и высаживается на французском берегу. В  газетах паника: «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан». Потом: «Людоед идет к Грассу». Взят Грасс. «Узурпатор вошел в Гренобль». Взят Гренобль. Далее: «Бонапарт занял Лион». Уже – не «чудовище», не «узурпатор». «Наполеон приближается к Фонтенебло», а днем позже: «Его императорское величество ожидается завтра в своем верном Париже».

Торжества в честь 100−летия Отечественной войны 1812 года шли по всей России. В Москве открыли величественный Храм Христа Спасителя, построенный на народные пожертвования в ознаменование победы русского оружия над Наполеоном. Проводились молебны на местах захоронений русских воинов, павших в войне 1812 года – Смоленск, Вязьма, Малоярославец, Бородино. О злодеяниях Наполеона говорилось меньше, чем о героизме русского народа, вставшего на борьбу с захватчиком «Буонапарте». Но почему? А ответ в русских газетах 1912 года: «…Вся история Наполеона – непрерывный ряд неслыханных дерзостей, а это было как раз то самое, что нужно было французскому народу того времени, только что рискнувшему совершить небывалый в истории Европы переворот. Дерзкий до наглости выскочка явился как бы олицетворением целой Франции, и каждый француз того времени чувствовал в Наполеоне частицу самого себя».

Но после позорного поражения в русско-японской войне русский народ не нуждался разве в таком вот «выскочке», который явился бы олицетворением «целой России» и повел бы за собой ее народы? Правда, почему – не Кутузов, не Александр I – «освободитель Европы», не Барклай-де-Толли? Почему Наполеон приковал к себе столь пристальное внимание? Его образ в глазах русских вдруг стал обретать новые черты – справедливого и мудрого правителя, смелого солдата, друга народа, любимца армии. Старые пропагандистские клише уступают место романтизации образа «маленького капрала». Он смелый человек, он настоящий герой. Сбежав с Эльбы, он с горсткой солдат доходит до Гренобля. Против него – черными сомкнутыми рядами – французская армия, его бывшая армия, которая теперь на стороне врага — Бурбонов. Что делает император? «…Наполеон подошел вплотную к солдатам, которые замерли с ружьями наперевес, не спуская глаз с приближавшейся к ним твердым шагом одинокой фигуры в сером сюртуке и треугольной шляпе. «Солдаты пятого полка! – раздалось среди мертвой тишины. – Вы меня узнаете?» — «Да, да, да!» кричали из рядов. Наполеон расстегнул сюртук и раскрыл грудь. «Кто из вас хочет стрелять в своего императора? Стреляйте!» Громовые приветственные крики были ему ответом». А потом был Париж. «Несметная толпа ждала его во дворце Тюильри и вокруг дворца. Толпа, как обезумевшая, бросилась к императору, оттеснив свиту, раскрыла карету и при несмолкаемых криках на руках понесла Наполеона во дворец и по главной лестнице дворца – наверх, к апартаментам второго этажа… Невероятное свершилось. Безоружный человек, без выстрела, без малейшей борьбы, в девятнадцать дней прошел от средиземноморского побережья до Парижа, изгнал династию Бурбонов и воцарился снова во Франции…».

В 1912 году напишут: «Время Наполеона было временем огромных возможностей для каждого. Смелый солдат мог стать маршалом». Про маршальский жезл в ранце простого рядового – это тоже, с симпатией к императору Франции и не для красного словца. «…Этого героического солдата наградить и представить к офицерскому званию», — приказывает император своему генералу. «Так ведь он ни читать, ни писать не умеет, сир!». А что Наполеон? «Обнимите его, он теперь – офицер, он равный вам!». Немалая часть наполеоновских генералов и  маршалов – выходцы из простого народа. Сын бедной трактирщицы – Мюрат, его, Наполеона, правая рука. Да и сам он далеко не аристократ. Спит, не раздеваясь и не снимая сапог, ест с солдатами из одного котла. Дал землю крестьянам Франции. Отказался от их помощи, когда те с вилами и топорами готовы были идти на Ватерлоо, защищать «своего» императора», мол, не дело гражданских воевать. Крестьянин должен землю пахать, кормить народ.

Разве для русского народа, в массе своем крестьянина, все это – не в плюс императору? Не повод ли для романтизации его образа?

Армия Наполеона по мере продвижения к Москве громит винные склады. Известный факт. Но вот, новое прочтение старого факта, уже 1912 года: «…При проезде маленьким городом Вязьмой, Наполеон наткнулся на солдат, грабивших винный погреб. Он пришел в бешенство, бросился на них, стал бранить и бить хлыстом направо и налево. Невозможность захватить русскую армию и опустошения, ею сделанные на нашем пути, сердили его так, что попадало всем окружающим».

Дальше – больше. И в 1912 году заговорили вскользь, что, будучи молодым офицером, Наполеон просился в русскую армию. В чем ему и было отказано! Желал породниться с царем Александром, и, будучи императором, просил руки его сестры Анны Павловны. Т.е., желал дружбы с Россией. А ему в ней было отказано.

А нужны ли ему были огромные пространства России? Сам он утверждал: нет, он шел на Индию, чтобы досадить Англии, утвердившейся там. И не желал воевать с Россией. «Мы слишком далеко забрались», — твердит он в Москве, требуя усиления дисциплины в полках. Он ищет в лице русского царя союзника. И, не найдя, взирает равнодушно на картины московского мародерства своих солдат, понимая, что их уже ничто не остановит, а мира с Александром не будет: «Император встречал толпы солдат, обремененных добычею… Солдаты различных корпусов дрались между собою из-за добычи и не повиновались начальникам. Большая часть солдат была пьяна». 

«…Весть о том, что Москва полна богатств, которые расхищаются, с быстротой молнии облетела все лагери, — писал художник В. Верещагин со слов очевидцев, — и когда возвратились первые грабители с ношами вина, рома, сахара и разных дорогих вещей – сделалось невозможно удержать солдат: котлы остались без огня и кашеваров, посланные за водою и дровами не возвращались, убегали из патрулей. Добыча была так велика, что ею начали соблазняться сами офицеры, даже генералы…». Это и был конец Великой Армии. Наполеон это понимает и бежит из России, оставляя ее на произвол и своих потерявших головы соотечественников, и союзных пруссаков, поляков и итальянцев. Опьянев от вина и побед, те грабят лавки Гостиного двора. «…Из догоравших рядов французские солдаты разного оружия, оборванные и грязные, таскали, роняя по дороге и отнимая друг у друга, ящики с чаем, изюмом и орехами, кули с яблоками, бочонки с сахаром, медом и вином и связки ситцев, сукон и холстов». Вокруг наружных стен Успенского собора день и ночь пылают горны: в них плавят в слитки золотые украшения Кремля, древние братины, чаши, кубки, ковши. Количество их писалось мелом: «325 пуд. серебра, 18 пуд. золота». Из храмов изымают все, что блестит: золотые и серебряные кресты, кадила, блюда, ризы, подсвечники. Накидками для лошадиных крупов становятся священнические одеяния, а «уцелевшие церкви, — пишет французский журналист, — были отданы под кавалерию».

«…В Архангельском соборе грязнилось вытекшее из разбитых бочек вино (тут была устроена кухня для императора), была разбросана рухлядь из дворцов». В насмешку тут стояли чучела и манекены из Оружейной палаты. Был снят и увезен среди прочего крест Ивана Великого 3 сажен вышиною, обитый вызолоченными листами. Этим крестом Наполеон хотел украсить купол Дома Инвалидов в Париже. При отступлении французы, по одной версии, утопили его в Семлевском озере, по другой – бросили за Вильной.

Теперь это не армия, а орда мародеров. Без лоска и победоносного шика. Ее боеспособность таяла на глазах, как таяли в Москве продовольственные припасы. В 1912 году у русских вдруг проснулась жалость к завоевателям: для тех «черная похлебка из конины, смешанная с золой и пеплом становилась лакомством». По окрестным деревням рассылают фуражиров в поисках сена для лошадей, еды для солдат. Крестьяне, приманивая французов той же водкой, варварски закалывают их вилами, рубят топорами. А ведь русский мужик мог стать союзником Наполеона, отмени тот, как хотел поначалу, крепостное право. Этот совет дают ему и Бертье, и Коленкур, но он – солдат, он не желает помощи черни, это, по его представлениям, не по законам войны. Но и сама чернь способна разобраться, за кем ей идти. Например, в 1812 году из деревеньки, что в Смоленской губернии, Красненского уезда, находившейся в 40 верстах от большой Смоленской дороги, мужики заслали в Москву лазутчика: идти ли им на сторону француза, или же нет. Тот, вернувшись, рассказал страшные вещи: «В Москве своевольство неприятельских солдат так велико, что его и начальство не может сдержать: пьянствуют, грабят и убивают, в Кремле, в алтаре Архангельского собора будто бы кухня; в Успенском – лошади; наглостей и ругательств, чинимых в церквах, и описать невозможно… будто бы изрубили двух священников в Андроньевском монастыре. У Красных ворот он сам видел мишень, устроенную из образов, для стрельбы в цель… Издеваются всячески над святыми сосудами и церковными облачениями: из первых пьют вино, а вторые надевают на себя…». Сход решил: пойдем против Наполеона!

Наполеон же над схваткой, как и положено полубогу, военному гению. В захваченной Москве он пребывает в растерянности. Попустительствуя мародерству, часами пребывает в одиночестве, и, собираясь с мыслями, строит планы. Но не о войне, а о мире с русскими. Он уверен, что мир будет. А в ожидании известий от царя Александра, он пишет устав Comedie Francaise, читает запоем новые романы, присланные из Парижа, стихотворные оды в честь его, победителя варваров-русских и доставленные сюда, в этот холодный, пустой, как полковой барабан, город, за тысячу километров от Франции.

Пылает Замоскворечье, горит Гостиный двор и искры долетают до окон кремлевского дворца, где разместился он и его генералы. Он пытается доискаться причин пожаров, остановить их и велит «расстреливать безжалостно сотнями» поджигателей Москвы! «Скифы! Столько чудесных построек, дворцов! Что за решимость, что за люди!». Москва, эта совсем недавно «чудная пленница, лежащая у его ног», теперь в развалинах. Наполеон уже ненавидит этот город, эту «столицу скифов». Азиатский расчет русских так и остался для него загадкой до конца его жизни: зачем, для чего жгли русские свои дома, целые районы квартал за кварталом, игнорируя его приказы о выдаче (за хороший выкуп!) московского  градоначальника Растопчина, инициатора поджогов? Когда запылала Москва, Наполеон потерял сон. Как пишут очевидцы, он «нигде не находил себе места, быстрыми шагами перебегал он дворцовые комнаты, движения его обличали страшную тревогу… Он выходил для наблюдения на кремлевскую стену, но жар и головешки от замоскворецкого огня принудили его удалиться. Лицо его было красно, покрыто горячим потом». Нет, не таким ему виделось совсем недавно его пребывание в русской столице! Нет, он не желал входить в историю заурядным бандитом, который сжег красивейшую европейскую столицу с ее прекрасными храмами, ему не нужна была такая слава. Новая трактовка причин французского мародерства: отсутствие в Москве женского общества. Французский офицер жалуется русским: «Вы нас, гостей, безжалостно обрекли на одиночество и скуку: не только ушли ваши граждане, но и гражданки… Это бесчеловечно! Ou sont vos charmantes barrines et vos demoiselles? (Где ваши очаровательные барыни и девицы?)».

Император в те дни «…засиживался за обеденным столом, — чего прежде никогда не бывало, — как бы ища возможности забыться, отрешиться от неотвязных мыслей… Он опустился и еще потолстел за этот ужасный месяц вынужденного безделья!». Наполеон предложит императору Александру мир, но ответа не будет. Не будет и мира. А его, Наполеона, армия, тем временем, пребывая в бездействии, увы, разложится окончательно. Как пишут очевидцы, император денно и нощно пребывал в смертельном страхе за судьбу своей армии, своего имени, династии, наконец, за судьбу Франции. Но «пьяное безумие» все сильнее охватывало его армию, делая ее с каждым новым днем все более и более неуправляемой. Наполеон, особенно в последние дни пребывания в Москве, как пишут современники, все сильнее и сильнее ощущал себя «просто поглощенным громадными необъятными пространствами России». И он принял единственное, как ему казалось, верное решение: оставить Москву, Россию и свою когда-то непобедимую армию.   

В те же дни фельдмаршал Кутузов получит подарок от любителя хорошей выпивки и веселых застолий Ивана Андреевича Крылова – басню «Волк на псарне»: «Волк, ночью думая залезть в овчарню, попал на псарню…». В образе умудренного жизнью ловчего, конечно же, он, фельдмаршал, Главнокомандующий русской армией! Узнав, что Наполеон уходит из Москвы, не дождавшись мира с русскими, Кутузов декламирует соратникам финал басни:

«…А потому обычай мой –
С волками иначе не делать мировой,
Как снявши шкуру с них долой…» -
И тут же выпустил на волка гончих стаю!».

Отступающую французскую армию русские будут бить на всем пути до границы. «…В пограничных городах и местечках, куда, по пятам французов, вступали русские полки и батареи, шло непрерывное веселье и кутежи. Полковые хоры пели: «Гром победы раздавайся!». Евреи-факторы, еще на днях уверявшие французов, что все предметы продовольствия у них истощены, доставляли к услугам тех, кто теперь оказывался победителем, все, что угодно. Точно из-под земли, в городских трактирах, кавярнях и даже в местечковых корчмах появлялись в избытке не только всякие съестные припасы, но даже редкие и тонкие вина. Стали хлопать пробки клико, полился где-то добытый и родной «шипунец» — донское-цимлянское…».

Разбиты под Парижем полки Наполеона. Император Александр Павлович во главе сил антинаполеоновской коалиции вступает в капитулировавшую столицу Франции. Как писал Г.П. Данилевский, «непрошенный визит Наполеона в Москву был отплачен визитом Александра в Париж». Это случилось 19 марта 1914 года. Русский император Александр въехал в Париж через Пантенские ворота и Сенжерменское предместье, верхом на светло-сером коне по имени Эклипс, который был когда-то подарен ему французским послом.

Обращение Александра Никишина

Моя коллекция торговых марок — Водка Алконост

Моя коллекция торговых марок — Коньяк Готье

>
Музей подводного флота в Тушино
Виртуальная экскурсия!

Наполеон глазами русских

Моя коллекция торговых марок — Водка Арсеничъ

Проект будущего музея «Наполеон и русские»
Виртуальная экскурсия!

Строим Народный музей Олимпиады-80!

Национальный музей Русской Водки
Виртуальная экскурсия!

А.Никишин "ИНКУБАТОР" повесть